Читатель: Bonjour, Константин Дмитриевич! Сегодняшнее приветствие на французском не случайно.
25 мая 1920 года Вы навсегда покинули Россию и поселились во Франции.
Поэт: …я уехал из Москвы и через Эстонию приехал в Германию, а оттуда во Францию… Я уехал на полгода и не вернулся.
Но нет дня, когда бы я не тосковал о России, нет часа, когда бы я не порывался вернуться.
Читатель: Прошло столько лет, страна уже совсем другая…
Поэт: Россия всегда есть Россия, независимо от того, какое в ней правительство, независимо от того, что в ней делается, и какое историческое бедствие или заблуждение получило на время верх и неограниченное господство. Я поэт. Я не связан. Я полон беспредельной любви к миру и к моей матери, которая называется Россия… чем дальше иду я по дорогам чужбины, тем слабее моя связь с моей родиной…
Я иду один по чужой улице.
Читатель: И это говорите Вы, два раза обогнувший земной шар, владеющий почти шестнадцатью иностранными языками? Мне всегда казалось, что Вам, Константин Дмитриевич, в любом уголке мира должно быть удобно и свободно!
Поэт: Русла нет. А река без русла разве свободна? Она плещется и разливает свои воды, где и не нужно. Даже реке необходимо русло. А изгнанническая жизнь даже и не река в разливе: много беднее, гораздо менее в ней красоты и содержания.
Читатель: Остаются воспоминания. Вы сказали как-то в одном из наших разговоров: «Осенняя чара примиряющей памяти…»
Поэт: В жизни моей вдали от России было много красивого, была мысль, было творчество, были встречи с интересными людьми, были неожиданные страны, полные сказочного очарования, были внимательные сердца, полные созвучия со мной, то самое, что делает человека сильным и смелым…
И однако, однако… Сколько пытки и боли, сколько безысходной тоски возникает в душе, когда… оторван от родного. Можно жить в стране, где люди говорят на таком изящном, красивом языке, как французский, или еще более красивый язык испанский, но по истечении известного времени что мне все эти красоты, — я хочу своей родной красоты, я хочу русского языка, который мне кажется красивейшим в мире. Я хочу, чтобы он звучал мне отовсюду, как птичий гомон в весеннем лесу, как всеохватная мировая музыка 9-й симфонии Бетховена, как гул пасхальных колоколов священной древней русской, воистину русской, Москвы. Я хочу слышать русскую плавную речь, я задыхаюсь от жажды без этих серебряных волн…
Читатель: Понимаю Вас. «Людям не всегда нужны советы. Иногда им нужна рука, которая поддержит… Ухо, которое выслушает… И сердце, которое поймет». Эту небольшую фразу с большим смыслом сказала когда-то шведская писательница Сельма Лагерлёф.
Может быть, я несколько самоуверен, но мне кажется, что мы немного подружились за время наших бесед?
Поэт: Есть маленькие утешения в больших бедах. Дружба – одно из лучших.
Хорошо человеческой душе коснуться другой души.
Читатель: Константин Дмитриевич, Вы когда-нибудь пробовали подводить итоги жизни?
Поэт: Я много читал книг, учился же плохо и ненавижу учебные заведения…
Самостоятельно изучил с десяток иностранных языков и кое-где мыслью побродил. Любил…. Имею спокойную убежденность, что до меня, в целом, не умели в России писать звучных стихов. Чувствую в душе нескончаемую юность.
Читатель: Нескончаемая юность… возможно ли это?
Поэт: Вы думаете — я только говорю слова? Вы не думаете ли, что я шучу? Нет, каждый может быть вечно молодым, вечно юным.
Читатель: Но как?
Поэт: Дорога к этому? Их четыре. Их, конечно, больше, чем четыре, но все-таки четные. И вот.
Много ходить.
Мало есть.
Много работать.
Вечно любить.
Читатель: Так просто и одновременно сложно… Константин Дмитриевич, можете назвать свою лучшую книгу?
Поэт: Говорят, будто лучшая моя книга «Будем как Солнце». Это вздор. По существу своему, я в беспрерывном движении, которое не видно лишь слепым рассудочникам. У меня нет лучших и худших книг, а все книги одинаково плохи или одинаково хороши. Нужно быть безумцем, чтобы сказать, что одуванчик лучше или хуже орхидеи.
Читатель: Вы когда-нибудь пробовали заглянуть в будущее?
Поэт: Завтра будет лучше, чем сегодня. Это я знаю так же твердо, как то, что я был. И только завтра я люблю душой своей всегда. Сегодня прекрасно. Верим мы или не верим, хотим ли не хотим, утро настает, завтра придет. Его приход не зависит от нас, он необходим и неизбежен в силу внутреннего своего закона и неустранимой вселенской Правды.
Я смотрю на небо. Звезды разбросались. Звездный олень поднял свои рога и ведет мою мысль к Северу. Да пошлет Судьба той стране, которая дала мне жизнь, многотравные луга, плодородные нивы, счастливых людей, правдивые дни, несчетные стада коров с тяжелым выменем, звонкие табуны коней, что всегда так красивы были в России… «Это будет», — отвечает мне одна звезда, которой захотелось упасть с неба на землю.
Жесток был тот вихрь, который унес меня далеко от родных мест. Но я слышу, как ветер, провеяв над цветущими вишнями и яблонями, тихонько треплет мои волосы, овевает щеку и шепчет: «Будет же грустить: вернешься».
Четыре в здании угла,
Четыре истины на свете.
Быть в красоте. Не делать зла.
Любить весь мир. И быть как дети.
Быть в послушаньи красоты,
Самозаконной, самоценной.
Любить как я любое ты,
Пронзать лучом свой сумрак пленный.
Остерегайся сделать зло.
Исправь, что здесь исправить можно.
Алмазно-чистое стекло
Храни. И шествуй осторожно.
А если ты его разбил,
Припомни: – В страшной силе жара,
Всем напряженьем тайных сил,
Ты явишь новью то, что старо.
См. также:
